Панантропея

ПАНАНТРОПЕЯ

С.В. БОРЗЫХ

Москва
ИНФРА-М
2021

МОНОГРАФИЯ

УДК 101(075.4)
ББК 87
 
Б82

Борзых С.В.
Б82  
Панантропея : монография / С.В. Борзых. — Москва : ИНФРА-М, 
2021. — 147 с. — (Научная мысль). — DOI 10.12737/1218149.

ISBN 978-5-16-016704-6 (print)
ISBN 978-5-16-109291-0 (online)
Монография посвящена суперконтиненту Панантропея, который 
был создан усилиями людей, и потому называется в его честь. Он состоит из всех сугубо географических материков, а также всех участков 
суши, представляя собой единый организм, который функционирует 
именно как целое, но при этом разделенное самой природой. Релевантность такого подхода показывается следующим образом, о чем 
рассказывают три главы текста. Во-первых, демонстрируется физическая связанность всех регионов нашей планеты друг с другом, которая выражается в изменении логики работы топологии, сегодня насажденной и контролируемой человеком. Во-вторых, о наличии этого 
огромного и неразрывного массива свидетельствует биологическая 
составляющая мирового хозяйства, которую мы тоже трансформировали под свои нужды, тем самым перекроив естественное течение дел 
в этой сфере и превратив его в глобальный. В-третьих, о том же говорит и культурная область нашей жизни, которая с какого-то момента 
стала всеобщей, что опять же было достигнуто ради наших целей и 
интересов, в результате чего все мы теперь представляем собой членов 
единой взаимосвязанной ассоциации. 
Представляет интерес как для специалистов, так и для широкой 
аудитории и будет полезна для понимания нами как себя, так и той 
реальности, которую мы сконструировали.
УДК 101(075.4)
ББК 87

ISBN 978-5-16-016704-6 (print)
ISBN 978-5-16-109291-0 (online)
© Борзых С.В., 2021

Пролог

Цель этого вводного слова разобраться с тем, о чем пойдет речь 
в основных главах этой книги, а именно с тем, что являет собой континент. Интуитивно — и отчасти научно, но там как раз и возникают 
серьезные вопросы, которые мы и попытаемся тут разрешить, — мы 
понимаем, что это такое и чем, скажем, он отличается от того же 
острова, но в том и неудобство, что точного его определения у нас 
нет, а те, что имеются, не слишком удовлетворительны и оставляют 
желать лучшего. Как же нам поступить? Как представляется, эта 
тема разбивается на три составляющие — им и посвящен данный 
текст, который состоит из того же числа частей — а именно собственно географическую, но также биологическую и культурную. 
Что здесь под ними подразумевается?
Сугубо технически материк — это достаточно крупный — но что 
считать большим, не совсем ясно — массив суши, который отделен 
от прочих таких же океанами — нельзя не заметить при этом, что 
релятивизм в дефиниции присущ и всем этим бассейнам, но не 
будем на этом зацикливаться — или узкими перешейками. Значит, 
это протяженная территория, по которой можно передвигаться 
пешком — не суть, как тяжело — из одного ее конца в другой без 
преодоления серьезных — и снова это оценочная категория — 
водных препятствий — в крайнем случае они обходятся или форсируются, как реки.
Как несложно убедиться, приведенная интерпретация содержит 
в себе неприемлемое количество описательных терминов и категорий, которые не дают четкого осознания, с чем мы все-таки столкнулись, из-за чего возникают проблемы самого разного рода. Это 
не какая-то исключительная ситуация, но, скорее, норма — изъятия 
из нее, естественно, встречаются — однако это не означает, что мы 
не в состоянии ее хотя бы в чем-то и как-то исправить. Едва ли 
мы достигнем идеала, но более высокий уровень совершенства 
нам, тем не менее, доступен, и чтобы очутиться на нем, нам надо 
внимательнее присмотреться к предмету нашего интереса — и, забегая несколько вперед, к тем образованиям, что меньше, последующая аргументация распространяется вообще на весь земной шар, 
а не только на обширные участки тверди. Что же мы увидим?
Сразу нужно подчеркнуть, что никакой изоляции на Земле 
не бывает, и потенциально — а равно и актуально — все связано 
со всем. В конце концов, все мы обнаруживаем себя под единым 
для всех нас колпаком — или в нем, и это атмосфера, а если и запираемся где-то и как-то — на глубине, во льду, в пещерах и т.д. — 
то неизбежно сохраняем пусть и непрямые — и сколь угодно слабые, 

но не нулевые — но соединения с окружающим миром, и лишь при 
каких-то экстраординарных обстоятельствах приобретаем статус 
отшельников, да и то не навсегда и обычно дорого за это платя — 
скажем, гибернацией или заточением.
Все это ничуть не удивительно в свете того, как устроена наша 
планета, кто мы и откуда мы произошли. Судя по всему, на иных 
небесных телах все обстоит не так — или ровно, как и здесь, но у нас 
в этом отношении нет особого выбора, и мы вынуждены как-то регулировать интеракции между нами, которые для нас почти неумолимы. Как бы то ни было, но силы разделения тоже не дремлют, 
и порой мы становимся если и не автономными, то в серьезной степени независимыми, и чаще всего это приключается там и тогда, 
где и когда контакты тяжело и налаживать, и осуществлять, и поддерживать. Принципиально в этой роли выступает если и не все 
подряд, то и вправду многое, но мы займемся все же дихотомией 
суша-море, при этом памятуя о том, что дальнейшая аргументация 
релевантна и для всего остального, что способно играть то же амплуа.
Прежде всего, стоит отметить, что мы отличаемся по тому, как 
мы перемещаемся, чем питаемся, какой образ жизни ведем и т.д. 
Для птиц — не для всех, но отступлений от этого правила у них, действительно, мало — расстилающиеся внизу воды вряд ли критичны, 
для рыб и рептилий — тем более — и для пингвинов тоже, но вот 
для всех прочих эта преграда — причем и для большинства тех, кто 
ее населяет, в массе своей мы все крайне локальные создания, и это 
касается и человека — неприступна, и даже горы, пустыни, бездны 
и т.д. не столь драматичны, как та субстанция, из которой на некоторую долю мы все состоим и которая покрывает нашу обитель 
на чуть ли не три четверти. Если нечто подобное присутствует, 
то узы между нами разрываются, и мы замыкаемся на том районе, 
в который нас — или мы сами туда попали — закинуло.
В этом плане недаром те же пески, чащи, разломы и т.д. нередко называют, используя не свойственные им по природе эпитеты. Пусть на них нет волн или штормов, но они иногда столь же 
запретительны по своему характеру, что и заботящая нас стихия, 
и оттого чисто инструментально они вносят свой вклад в наше 
разобщение. Вместе с тем по контрасту с ней они пусть и с чрезвычайным напряжением, но все-таки преодолеваются длинными 
окольными путями — или транзитом между оазисами, как островами — а потому они не окончательные барьеры, но сколь угодно 
тяжело покоряемые.
Занимательно здесь то, что и океан не так неукротим, чтобы 
никто с ними не справлялся. Ветер, течения, ледяные щиты, безбилетный — или же вполне легально оплаченный — проезд, текто

ника плит — если это долгая перспектива — везение вкупе с герметичностью, плавучестью, непромокаемостью, запасами полезных 
веществ помогают покрывать его гладь отдельным счастливчикам, 
но по преимуществу и для земных видов, и даже для морских его 
просторы — это приговор, потому что его толщи неприступны для 
тех, кто к ним не адаптирован.
Ключевой момент во всем этом — это предотвращение погружения на дно, а также поедания хищниками, истощения, дегидратации (соленая вода жажды не утоляет), обессиливания и т.д. 
Если кому-то удается не утонуть и как-то перенести пребывание 
в жидкости без ущерба для себя, то это существо выдержит данный 
тип путешествий, но в том и дело, что для этого нужна удача, а она 
благоволит далеко не всем. Да, мы все неодинаково хорошо — или 
плохо — годимся на такие приключения — например, для спор все 
это не столь страшно, а для насекомых, скорее всего, фатально, 
впрочем, все зависит от ситуации — и кому-то они даются легче, 
а другим — тяжелее, но в норме сухопутным лучше не терять почву 
под своими конечностями — если те есть.
Тут сложно проследить какие-то закономерности и корреляции, 
но из истории — или, что корректнее, генетических и археологических исследований — нам известно, что крупные животные — это 
наименее вероятные кандидаты на успех. Растениям — с грибами 
работает та же логика — не обязательно перемещаться куда-то 
самим, но им достаточно отравить свои семена, у букашек имеется 
личиночная стадия, а сами они мобильнее и менее взыскательны, 
чем все остальные, и им проще где-нибудь укрыться, птицы, что ничуть не удивительно, в состоянии долететь куда-то сами, амфибии 
и вовсе не вызывают вопросов — если, правда, они не речные, что же 
касается одноклеточных, то для них все эти километры — никакая 
не проблема. Если какие-то звери и оказываются в неизведанных 
ими пространствах, то обычно это маленькие представители фауны, 
вроде грызунов — тем более, что это самый многочисленный отряд 
млекопитающих — но по умолчанию они чуть ли не всегда эндемики, а если их что-то и роднит с их братьями и сестрами из-за 
океана, то прошлое — как лам и верблюдов, обезьян Нового и Старого Светов и т.д.
Все это лежит на поверхности, но зачем нам понадобилось рассуждать обо всем этом, если речь о континентах? Если на то пошло, 
то и в рамках их периметра встречаются самые разные их обитатели, которые еле заметно, если в принципе похожи между собой, 
что обусловливается не менее эффективной их изоляцией на одной 
территорией целым набором механизмов — да и вообще не одна она 
ответственна за видообразование — а потому вроде бы технически 
нет прока в том, чтобы как-то особо подчеркивать значимость воды 

в нашем размежевании. Увы или к счастью, но она ответственна 
за него в гораздо большей степени, чем что-либо еще, и по этому 
параметру можно судить о том, насколько связаны — или расколоты — эти блоки.
Мы видим не только какие-то фрагменты этой твердой стихии, 
но еще наблюдаем за тем, как и чем находящиеся на них постояльцы разнятся между собой, и это один из наглядных и серьезных 
маркеров того, насколько сопряжены эти сегменты — и меж собой, 
и внутри себя. Чем больше дифференциация, тем дальше — а более 
аккуратно — надежнее — они друг от друга, и поэтому данному вопросу посвящена вторая глава. И если с этим все ясно, то при чем 
здесь культура?
До — а тем более после — эпохи великих географических открытий — которые таковыми не были, но именно с тех пор начался 
процесс глобализации или как минимум ее ускорение, подробнее 
об этом ниже — контакты между племенами и цивилизациями — 
а те уже к тому времени давно существовали, многие и вовсе канули 
в Лету — были в основном локальной специфики, т.е. ограничивались либо непосредственным окружением, либо налаживали крайне 
длинные цепочки дистрибуции, редко простиравшиеся за пределы 
своего материка. Никто не спорит с тем, что были и исключения, 
но они выглядят не слишком убедительно, особенно на фоне того, 
что приключилось — и творится поныне — потом. Да, спорадически — а в некоторых случаях и регулярно, но в очень скромных 
по теперешним меркам масштабах — какие-то встречи фиксировались, но генерально горизонт событий людей тех лет был узок, 
и если и покидал отведенное ему урочище, то нечасто и едва ли при 
этом что-то кардинально меняя.
Понятно, что с наступлением урбанизированной эры наш кругозор внушительно расширился. Если до того человек довольствовался одной и той же областью, кочуя по ней всю свою жизнь — 
и по преимуществу с родственниками и знакомыми — то затем 
у него — и реже нее — хотя бы потенциально появлялся шанс 
на то, чтобы обшагать — объезжание было менее доступно — порой 
целый континент — скажем, конный лучник Чингисхана мог стартовать в Монголии и финишировать на Дунае — а то и попасть 
на соседний — из Евразии в Африку или в Северную Америку, 
как викинги — но все это не идет ни в какое сравнение с тем, что 
в пятнадцатом веке инициировали европейцы. С того момента мир 
обрел свои теперешние черты и истинные размеры, и все это в течение веков, а не тысячелетий или более долгих предшествующих 
периодов.
Никто не отрицает того, что явно не все не сразу и не в полном 
объеме — это и сегодня не для всех верно, впрочем, как минимум 

косвенно, мы давно уже представляем собой гайки и винтики этой 
гигантской машины и вне ее не состоятельны — были приобщены 
к этому брожению, а для подавляющего большинства их реальность 
еще долго вполне комфортно укладывалась в их непосредственные 
окрестности, но эти путешествия стали капитальным сломом всей 
старой системы и воззрений, и образа мышления, и быта, ведь отныне другие были осязаемы, а не воображаемы, как раньше. Если 
никто никуда и не отправлялся, то навещали его или ее, и это было 
совершенно новым словом в том, как была устроена наша действительность.
Нет никакой нужды говорить о том, что прямо сейчас без чужаков 
и посторонних мы бы не выдержали и пары месяцев — с разными 
вещами неодинаково, но никакая местность и даже крупная страна 
не обеспечивает себя всем необходимым. Интернациональная экономика связала нас воедино, и мы не получим и самого базового, 
если из нее выпадем — за некоторыми весьма примечательными, 
но не критичными изъятиями — и это резко контрастирует с тем, 
что мы практиковали до того, как Старый Свет озаботился поиском 
кружного пути в Индию. Тогда нам хватало того, что было произведено нами, теперь — это что-то из области фантастики, но если 
мы и справляемся своими силами, то с оглядкой на всех остальных, 
которых больше нельзя игнорировать или не знать о том, что они 
где-то и как-то присутствуют — и что из этого для нас вытекает.
Как будто этого мало информационно и семантически — хотим 
мы того или нет, сомнительно, чтобы у нас в этом был какой-то 
выбор, так или иначе, рано или поздно нас оповестят о том, что творится у нас за окном, которое само к тому же откуда-то прибыло, 
а не было у нас вечно — мы вписаны в единый для всех контекст 
со всеми его символами и знаками, которые исповедуются нами вне 
зависимости от того, где сугубо физически мы себя обнаруживаем. 
Мы смотрим, слушаем, покупаем, одеваем, едим, желаем — и далее 
по этого длинному списку, который состоит как из сугубо материального, так и социального и даже духовного — чуть ли не одно 
и то же, а если в этом и есть какая-то неординарность, то она 
условная и быстро тает, если нарочно ее не сохранять. Те другие 
неизбежно пребывают рядом с нами — а мы с ними — и нам постоянно о них напоминают, или мы сами следим за тем, чем они 
заняты, ведь мы прекрасно понимаем, к чему и отчего все это.
Наконец, было бы наивно считать, что мы живем как-то не так, 
как все. Мы рутинно продолжаем думать, что наши культуры 
своеобразны и уникальны, но по факту или в главном они если 
и не унифицированы, то сильно сближены, а все несоответствия 
между ними сглажены настолько, что транзит почти не ощущается. 
Конечно, в них сохраняется какой-то свой колорит, но он сжался 

настолько, что им легко пренебречь, и оттого мы чуть ли не везде 
чувствуем себя если и не как дома, то удобно и раскованно, не теряясь в абсолютно незнакомой — точнее, прежде нами не посещенной и на себе не испытанной — обстановке. Мы воспринимаем 
как само собой разумеющееся общие для всех нас эмблемы, изображения, стандарты, стереотипы, текстуры, структуры, вещи и т.д., 
но они лишь недавно превратились в нечто ясное и прозрачное для 
всех, а до того у каждого было что-то свое, если и не неповторимое, 
то осмысленное в своей манере, без увязки этого со всем остальным 
миром.
Все это вряд ли подлежит каким-то нареканиям, но, опять же, 
причем тут материки? Литосферные плиты плавают, погружаются, сшибаются, возвышаются без какой-либо оглядки на нас, 
да и на нашем веку они не успели сколько-нибудь основательно 
продвинуться куда бы то ни было — что, тем не менее, не отменяет того, что своего перемещения они ни на миг не прекращали. 
Если уж кто здесь и производен, то это мы — и так оно и обстоит — 
а не наоборот, но, как это ни парадоксально, верно как раз второе. 
Суть в том, что континенты нас разделяют, а мы их объединяем — 
по крайней мере с каких-то пор, об этом вскоре — и мы должны 
принимать во внимание последний параметр с тем, чтобы оценить, 
насколько и как они удалены. Собственно, этому вопросу отведена 
третья глава, и в свое время мы с ним разберемся, а пока спросим 
себя о том, с чего это — т.е. сцепление всех этих массивов — началось.
В первую очередь нужно подчеркнуть, что никакой точной хронологии в этом плане у нас нет, но для нас это и неважно. Дело 
не в том, что даты не играют никакой роли, но в том, что мы говорим — с некоторыми обмолвками, совсем без истории мы обойтись не сумеем, да никто и не преследует этой цели — о современности, а также о тех событиях, которые более или менее точно 
зафиксированы. Это не снимает с повестки тех из них, что постулируются гипотетически и что были, наверное, не менее критичны, 
чем те, с которыми мы знакомы — или нам это кажется — но без 
этого замечания вполне заслужены и резонны обвинения в некомпетентности и выдачи желаемого за действительное, а так мы оставляем их за скобками. Как бы то ни было, но там, где — и, видимо, 
когда — это возможно, указываются хотя бы ступени развития или 
стадии, и этого более чем хватает для того, чтобы решать главную 
нашу задачу и не распыляться на те, что помельче. И все-таки, 
когда же весь этот процесс был запущен?
Если рассматривать его географическую составляющую, 
то едва ли кроманьонцы — или их предки — как-то ощутимо перекраивали лик Земли, тем более стягивая разные ее полюса. Никто 

не отрицает того, что они бывали виновниками пожаров или могли 
вызвать какой-нибудь оползень, как и ничего не мешало им загрязнить скромный по своему объему водоем, но по большей части они 
влияли на ландшафт опосредованно, а связи между отдельными 
областями — и это не упоминая материков, там все было печально 
и рутинно заканчивалось поездкой в одном направлении — если 
и устанавливали, то по нашим стандартам еле осязаемые. Скорее, 
они отпечатывались на нем своим присутствием и тем, что предпринимали местные фауна и флора в ответ на это, но нарочно они 
его не модифицировали, а если тот и трансформировался, то явно 
неглубоко.
Вместе с тем было бы неправильно отбрасывать идею о том, что 
они все же как-то моделировали свою среду обитания с тем, чтобы 
она была для них более комфортной — в какой бы то ни было плоскости — или же ненамеренно вмешиваясь в динамику того, как она 
была устроена — а это по цепочке вызывало бы весьма серьезные 
метаморфозы, и, чем черт не шутит, а вдруг это подготовило формирование нашего вида. Если на то пошло, то многие животные 
влияют в том числе и на довольно внушительные участки суши 
и моря, особенно если их целые массы — как, скажем, насекомые — 
но и, будучи представлены не столь широко, они тоже способны 
преобразовывать пейзаж — для примера это бобры, но не они 
одни — а человек в состоянии делать это осознанно, что и углубляет, и обостряет его активность, реверберирующую по всему 
спектру доступных волн.
Как бы оно ни было, но если при этом континенты как-то 
и спрягались, то это было либо незаметно, либо временно, либо скоротечно, либо ничего подобного и не было. По контрасту с этим сопредельные зоны настраивались более тонко и прочно, но опять же 
если это как-то и сказывалось на общей панораме, то или следы 
от этого давно стерлись, или это стало новой нормой, или мы не регистрируем это в данном качестве, или все это было настолько пренебрежительно малым, что баланс почти или совсем никуда не сместился.
Цивилизация в этом отношении была более выраженной, 
но и она сперва действовала локально, а не глобально. Каналы, дороги, искусственные пруды, постройки всех типов и мастей, насыпи, 
посевы, траншеи, стены и т.д. — все это, конечно, как-то влияло 
на то, что творилось со всем земным шаром, но по преимуществу 
все ограничивалось окрестностями, хотя и нельзя не признать, что 
какой-то прогресс в этом был достигнут.
Нарастание всех этих тенденций и подспудных потоков приключилась после Колумба, когда для колонизации мира европейцы 
стали налаживать разного рода маршруты с тем, чтобы связать его 

воедино. Сперва и в основном это были морские пути, а на суше 
это были давно знакомые лошади и повозки, но с изобретением 
парового двигателя все резко и сразу ускорилось, и понадобилось 
всего несколько веков для того, чтобы чисто физически соединить 
материки. В начале прошлого столетия к арсеналу по этому сочленению добавились самолеты, а также коммуникационные технологии, но, в целом, сама эта эпоха стартовала в Ренессансе, и с тех 
пор уже ничто в этом плане не унималось.
Об этом еще пойдет речь ниже, но здесь нужно подчеркнуть, 
что, несмотря на нашу историографию, довольно долго после нашего переселения в урбанизированные пространства земной шар 
был если и не девственным, то близко к тому. Огромные территории вбирали в себя охотников-собирателей, которые почти никак 
не воздействовали на свое окружение, а то, что творилось в цивилизационных рамках, ограничивалось не особо впечатляющими 
участками Земли — и куда в меньшей степени моря. Все остальное 
было едва ли нами преобразовано, и об этом нельзя забывать, как 
и о том, что и сегодня эти пробелы внушительны — но подвергаются нашему влиянию.
И еще одно в этой связи. Что касается передвижений наших 
пращуров, то они предпринимались в строгом соответствии с географической логикой, которая диктовала векторы, сроки и масштабы этих путешествий, но примечательно то, что они не остановились на Евразии, но отправились дальше. Сначала это была 
Австралия, намного позднее — обе Америки, а в последнюю очередь были заняты острова. Добавить к этому нечего, кроме того, что 
затем контакты между этими анклавами если и поддерживались, 
то спорадические и неглубокие — за изъятием разве что Африки 
и Европы с Азией — и лишь с эпохи Возрождения они стали постоянными, почти непрерывно интенсифицируясь с каждым столетием, а то и на меньших отрезках.
Что касается биологического аспекта данного процесса, то, как 
нам известно, по своему прибытию люди уничтожили — как прямо, 
так и косвенно, и, судя по всему, второго было гораздо больше, что, 
впрочем, нас не прощает, но и не делает нам чести — местную мегафауну. Относительно нетронутой — но, конечно, тоже не без потерь — она сохранилась лишь в Евразии и в Африке, а самой пострадавшей стала Южная Америка — как из-за своего сравнительно 
скромного размера, так и в силу того, что у нас тогда были более 
смертельные и эффективные инструменты — но в реальности более 
чем логично предположить, что животные гибли и от рук наших 
эволюционных предшественников — а мы перехватили у них эту 
прискорбную эстафету — причем и на нашей родине, и по ту сторону от Суэцкого перешейка, где очутились уже эректусы, внесшие,